Уже в XVI в. дворянская служба становилась сословной и наследственной повинностью. По Судебнику 1550 г. от этой повинности свободны были только те дети боярские и их сыновья, еще не поступившие на службу, которых отставлял от службы сам государь. Дворянин XVI в. начинал свою службу обыкновенно с 15 лет. До этого он числился в недорослях. Поспев на службу и записанный в служилый список, он становился новиком. Тогда его, смотря по первым служебным опытам, верстали поместьем, а по дальнейшим успехам — и денежным окладом новичным, к которому потом бывали придачи за службу, покуда новик не становился настоящим служилым человеком с полным; свершенным окладом денежного жалованья.

В служилой семье все дети служили: достигнув призывного возраста, сын — на коня, защищать отечество, дочь — под венец, готовить резерв защитников.

Последствия поместного землевладения

оместное землевладение изменило юридический характер землевладения вотчинного. Теперь рядом с землей платящей явилась земля служащая. Благодаря этому соединению службы с землей произошла двоякая перемена в вотчинном землевладении: 1) стеснено было право приобретения вотчин, т. е. ограничен был круг лиц, имевших это право; 2) стеснено было право распоряжения вотчинами. Как скоро государственная служба как повинность стала падать на лица по земле, утвердилась мысль, что, кто служит, тот должен иметь землю. Прямым последствием этой мысли было другое правило: кто владеет землей, тот должен служить.

Поместное землевладение стало средством искусственного развития частного землевладения на Руси. Поместье вопреки своей юридической природе личного и временного владения стремилось стать фактически наследственным. С начала XVII в. поместья иногда прямо завещаются женам и детям — как вотчины, а при царе Михаиле был узаконен переход поместья в род в случае бездетной смерти помещика. Отсюда появляется в указах совсем не поместное выражение — родовые поместья. Наконец, в XVIII в. по законам Петра Великого и императрицы Анны поместья стали собственностью владельцев, окончательно слились с вотчинами и самое слово помещик получило значение земельного собственника из дворян, заменив собою слово вотчинник.

Развитие поместного землевладения создало уездные дворянские общества — местные землевладельческие корпорации. Со временем они приобрели некоторое политическое значение: уездные дворяне всем городом обращались к государю с челобитьями о своих нуждах; дворянские окладчики являлись депутатами на земских соборах и ходатайствовали перед центральным правительством о нуждах своих обществ.

Усиленное развитие поместного землевладения создало в служилой среде слой, который можно назвать служилым землевладельческим пролетариатом. Чем более размножался служилый класс, тем более истощались земельные средства московского правительства. Помещику, больше ратнику, чем сельскому хозяину, нужна была земля угожая, с выгодной пашней и угодьями, и живущая, населенная, с достаточными рабочими крестьянскими руками, а земли, совмещавшие в себе оба этих удобства, были тогда совсем не в изобилии. Потребность в удобной для испомещения земле превышала ее наличность.

Правительство вынуждено было все более сокращать поместные дачи и даже оклады. В конце этого века среди провинциального дворянства встречаем чрезвычайно мелких помещиков. Многие в своих поместьях не имели ни одного крестьянского двора, жили одними своими дворами, «однодворками»; отсюда позднее произошли класс и звание однодворцев.

Поместное землевладение оказало неблагоприятное действие и на другие классы русского общества. Прежде всего оно подорвало развитие русских городов и городской промышленности. Поместная система, увлекая массу служилых людей из города в деревню, лишала городскую промышленность и городской ремесленный труд сбыта и спроса, главных наиболее доходных потребителей.

Еще важнее действие поместной системы на положение крестьянского населения: она подготовила радикальную, даже роковую перемену в судьбе этого класса. Для заселения своих пустынных степных дач помещики искали крестьян-съемщиков и рабочих. Навстречу этим поискам из старых центральных областей шло усиленное переселенческое движение крестьян, искавших черноземной нови.

Но с половины XVI в. правительство по финансовым и полицейским соображениям начало стеснять свободу крестьянских переселений. «Старым тяглецам», ответственным дворовладельцам, запрещено было переходить на другие земли. Но при дворовладельцах жили за их тяглом кроме их детей еще неотделенные братья, племянники, также захребетники, соседи и подсоседники. Таких людей землевладельцам и разрешалось перезывать на свои пустоши. Но эти люди, жившие дотоле за чужими хозяйствами, садились на новые места с пустыми руками, нуждались в ссуде и подмоге.

В заокских поместьях особенно явственно проявились две характерные черты поместной системы: решительное преобладание мелкого землевладения и стремление закрепить поземельные обязательства крестьян личной долговой зависимостью. Там раньше, чем где-либо, встретились условия, завязавшие первый узел крепостной неволи крестьян.

Древнерусские монастыри

^{Э. Лисснер. Троице-Сергиева лавра. 1907.}

огда устанавливалась поместная система, особенно успешно развивалось в Московской Руси землевладение монастырское, создавая государству своими успехами большие затруднения в деле обеспечения военно-служилого класса. Это привело московское правительство в столкновение с церковной иерархией. Оно разрослось в целое государственное и церковное движение, которое придало особый характер целому веку нашей истории. Условия земельного обогащения древнерусских монастырей выясняются в истории их распространения и устроения.

Монашество появилось на Руси вместе с христианством. Письменные известия об отдельных монастырях появляются с княжения Ярослава I. Первоначально они идут вслед за русско-христианской жизнью, а не ведут ее за собою. Всего усерднее обзаводятся монастырями старейшие общественные центры — Киев и Новгород: до конца XII в. в первом известно 15 монастырей, во втором — до 20. В XIII в. круг городских и подгородных монастырей продолжает расширяться в северо-восточной Руси, из которой потом образовалось Московское государство.

С XIV в. замечаем важную перемену в способе распространения монастырей. Среди северного русского монашества быстро и сильно развивается движение в лесную пустыню: в три века построено было в пределах Московской Руси 150 пустынных монастыря.

Они имели самобытное происхождение, основывались людьми, которые, отрекшись от мира, уходили в пустыню, там становились руководителями собиравшегося к ним братства и сами изыскивали средства для построения и содержания монастыря. Постепенно из одиночных, разобщенных местных явлений складывалось широкое колонизационное движение, которое в продолжение четырех столетий проникало в самые неприступные медвежьи углы и усеивало монастырями обширные лесные дебри средней и северной России. Куда шли монахи, туда же направлялось и крестьянское население; перед теми и другими лежала одна дорога — в привольные пустыри севера и северо-востока, где крестьянин мог на просторе производить свою паль — росчисть дикого леса под пашню, а монах — совершать свое безмолвие. Так образовывалась монашеская земледельческая община.