Во владении этими младшими областями и устанавливается другой порядок. Младшие волости передаются не в порядке рождений по очереди старшинства, а в порядке поколений от отца к сыну. Такой порядок владения изменяет юридический характер младших волостей. Они называются вотчинами, позднее — уделами в смысле отдельного владения, постоянного и наследственного. Мы и будем называть этот новый порядок княжеского владения удельным в отличие от очередного.
Двумя признаками прежде всего обозначилось утверждение этого порядка. Во-первых, прекращается владельческая передвижка князей: они становятся оседлыми владельцами, постоянно живут и умирают в своих удельных городах, которых не покидают даже тогда, когда по очереди старшинства занимают великокняжеский стол. Во-вторых, изменяется порядок княжеского наследования, способ передачи волостей преемникам. Северный князь XIII–XIV вв., постоянный владетель своей волости, передавал ее по личному распоряжению своим сыновьям и за отсутствием сыновей мог отказать ее жене или дочери, даже отдаленному родичу не в очередь.
Удельный порядок держался на двух основаниях, на географическом и на политическом: он создан был совместным действием природы страны и ее колонизации. 1) При содействии физических особенностей Верхневолжской Руси колонизация выводила здесь мелкие речные округа, уединенные друг от друга, которые и служили основанием политического деления страны, т. е. удельного ее дробления. 2) Под влиянием колонизации страны первый князь удела привыкал видеть в своем владении не готовое общество, достаточно устроенное, а пустыню, которую он заселял и устраивал в общество. Понятие о князе как о личном собственнике удела было юридическим следствием значения князя как заселителя и устроителя своего удела.
Дробление уделов и обеднение князей
Среди удельных князей северной Руси никому не было дела до другого. Это взаимное разобщение делало их неспособными к дружным и плотным политическим союзам; княжеские съезды, столь частые в XII в., становятся редки и случайны в XIII и почти прекращаются в XIV в.
Вместе с этой владельческой замкнутостью князей падает и их политическое значение. Князь, переставая быть государем, оставался только землевладельцем, простым хозяином, а население удела превращалось в отдельных, временных его обывателей, ничем, кроме соседства, друг с другом не связанных. К территории удельного княжества привязаны были только холопы князя; свободные обыватели имели лишь временные личные связи с местным князем. Они распадались на два класса: на служилых и черных людей.
Служилыми людьми были бояре и слуги вольные, состоявшие на личной службе у князя по уговору с ним. Они признавали власть его над собой, пока ему служили; но каждый из них мог покинуть князя и перейти на службу к другому. Черный человек, городской или сельский, также признавал власть князя, платил ему дань, подчинялся его юрисдикции только пока пользовался его землей, но и он мог перейти в другое княжество. Значит, как служилый человек был военно-наемным слугой князя, так черный человек был тяглым съемщиком его земли.
Можно понять, какое значение получал удельный князь при таких отношениях. В своем уделе он был, собственно, не правитель, а владелец; его княжество было для него не обществом, а хозяйством; он не правил им, а эксплуатировал, разрабатывал его.
Среди удельного общества XIV в. бояре и слуги вольные, дружина князя являются в значительной степени социальным и политическим анахронизмом. В его общественном положении находим черты, которые совсем не шли к удельному порядку, к общему направлению удельной жизни. Ход дел давал дружине мало случаев искать себе чести, а князю славы. Княжеские усобицы удельного времени были не меньше прежнего тяжелы для мирного населения, но не имели уже прежнего боевого характера: в них было больше варварства, чем воинственности. И внешняя оборона земли не давала прежней пищи боевому духу дружин: из-за литовской границы до второй половины XIV в. не было энергического наступления на восток, а ордынское иго надолго сняло с князей и их служилых людей необходимость оборонять юго-восточную окраину.
И остальное общество верхневолжской Руси во многом было непохоже на прежнее днепровское. Капитал, который создан был и поддерживался заграничной торговлей киевского юга, на суздальском севере в те века является столь незначительным, что перестает оказывать заметное действие на хозяйственную и политическую жизнь народа. Земледельческое хозяйство с его отраслями, сельскими промыслами теперь оставалось если не совершенно одинокой, то более прежнего господствующей экономической силой страны. Вместе с тем из строя общественных сил на севере выбыл класс, который состоял из промышленных обывателей больших волостных городов прежнего времени. Итак, с XIII в. общество северо-восточной Суздальской Руси, слагавшееся под влиянием колонизации, стало беднее и проще по составу.
Наконец, политическому значению удельного князя соответствовал и уровень его гражданского развития. Удельный порядок был причиной упадка земского сознания и нравственно-гражданского чувства в князьях, как и в обществе, гасил мысль о единстве и цельности Русской земли, об общем народном благе.
Основание и усиление Москвы
По иллюстрации В. П. Верещагина «Великий князь Юрий Долгорукий». Из издания «История Государства Российского в изображениях державных его правителей с кратким пояснительным текстом», 1890.
Летопись выводит Москву в числе новых городков Ростовской земли, возникших в княжение Юрия Долгорукого. Сюда в 1147 г. он пригласил на свидание своего союзника князя новгород-северского Святослава Ольговича, послав сказать ему: «Приди ко мне, брате, в Москов». Это первое известие о Москве, сохранившееся в летописях. В 1156 г., по летописи, князь Юрий Долгорукий «заложи град Москву» пониже устья Неглинной, т. е. окружил свой москворецкий двор деревянными стенами и превратил его в город.
Это был московский Кремль в первоначальном своем очертании: он занимал западный угол кремлевской горы, обрывавшийся крутым мысом к устью Неглинной у нынешних Боровицких ворот. Пространство, опоясанное стенами князя Юрия и имевшее вид треугольника, едва ли занимало половину, скорее, третью долю нынешнего Кремля.
С временем возникновения и с географическим положением Москвы тесно связана и ее дальнейшая политическая судьба. Как городок новый и далекий от суздальских центров — Ростова и Владимира, Москва позднее других суздальских городов могла стать стольным городом особого княжества и притом должна была достаться младшему князю.